Упаковав последний чемодан, я внимательно осмотрела свою комнату. Возвращаться сюда я не собиралась, а потому и забывать что-то здесь не имело смысла. Грустно? Ни капельки. Об этом моменте я мечтала долгие годы, и лишить меня этого удовольствия уже не сможет никто.
Тим-Том утрамбовывали вещи в машину, горланя во все горло. Еще немного и у меня разыграется мигрень. Обычно их рты закрываются по щелчку моего пальца, простенькое детское заклинание, но сегодня мои мысли заняты совершенно другим. Сестры. Я должна попрощаться со своими сестрами, которые корчат из себя смертельно обиженных.
Как бы мне хотелось просто исчезнуть, забыть обо всем и всех, жить, наконец-таки своей собственной жизнью. Но нет, вместо этого я плетусь по проторенной дорожке вдоль каменной набережной к самому последнему дому на улице, где живет моя кровная сестра Антония.
В доме Антонии всегда царит идеальная чистота. Все всегда лежит на своих местах, за исключением книг. Их у нее хватит с лихвой библиотеки на две, не меньше. Тиара, моя вторая сестра, тоже лежит на своем месте — на диване у камина. Согнать ее оттуда может разве что только какой-нибудь природный катаклизм, грозящий уничтожить население планеты в считанные секунды. Да и то наверняка бороться с ним она будет прямо отсюда, не отрывая своего зада от мягких подушек.
На мое появление она совершенно никак не отреагировала. В отличие от Антонии. Та выдавила из себя подобие улыбки, хотя слово «предатель» красовалось на ее лице, словно рекламный щит, мерцающий в темноте ярко-красным цветом. Я тупо не обращаю внимание. Это пройдет, со временем. Должно пройти.
— Ты все же уезжаешь? – голос Антонии звучит сухо и черство.
— Зашла попрощаться, — пытаюсь улыбаться искренне и дружелюбно, физически ощущая тяжесть воздуха.
— Ну что ж, прощай.
И все? Так просто? Ни уговоров, ни обвинений, простое сухое «прощай»? Я растерянно замерла на месте. Тиара по-прежнему не обращает на меня внимания. Но Антония делает еще хуже, она поворачивается ко мне спиной. Правая щека начинает гореть, как от только что полученной пощечины.
— Я просто хочу пожить своей собственной жизнью, — чеканя каждое слово, чувствую, как злость и обида снова накрывают меня с головой.
— А как же община? – Тиара заговорила, и в ее голосе я услышала болезненное равнодушие.
— Я устала, — хриплю, как старая калитка, но от своего не отступлю.
— Оставь ее, — голос Антонии звучит уже мягче, но лица ее я по-прежнему не вижу, — пусть едет. Нам и без этого есть о чем подумать.
Я все еще медлю, но сказать мне уже нечего. В душе я надеялась, что они поймут, отпустят, обнимут, пожелают удачи. Ведь они же знают, что я все равно никуда не денусь. Я не в силах расторгнуть клятву, данную на крови. Дурацкая детская шутка, которая пожизненно связала нас троих.
— Езжай осторожно, — слышу я, за уже закрытой мною дверью, и наконец-то с облегчением вздыхаю. Сердце бешено колотиться, в ушах гудит от такой долгожданной и только что обретенной свободы. Псевдосвободы, но в моем случае это все, что я могу получить, пока не узнаю, как разрушить клятву, данную на кладбище много лет тому назад…